они забирали молодого мужчину, а вернули старика - фраза, что повисает в маленькой кухоньке, в доме на окраине лондона, вызывает тихий судорожный вдох, сквозь сцепленные зубы и невысказанное вслух сожаление о том, что все так сложилось, они, оба, слишком отчетливо помнят зиму после хэллоуина одна тысяча девятьсот восемьдесят первого: он - холод цепей на кресле подсудимого, что давили на руки до посинения и немения пальцев;&nbsp; хруст ломающейся палочки из тиса, самой первой, что получил еще до школьных одиннадцати лет, которую будто специально переламывали на его глазах - измываясь, а он покрепче сжимал зубы и терпел, верил, что рано или поздно воздасться. об этом на перебой твердила белла, он, кажется, был подвластен ее вере, как и старший брат. сожалел ли он о своих поступках - нет. она - нестройный ряд колдографий в специальном выпуске ежедневного пророка, где пестрил заголовок - пожизненное заключение - от которого щемило сердце, а на глаза наворачивались непрощенные слезы. тонкс улыбался, говорил, что все, наконец-то окончено и гладил по спине. искренне полагая, что столь не свойственная ей истерика была вызвана упавшим с плеча грузом страха и вины. потому что она, меда, смела идти против блэков воли.&nbsp; и никто ему тогда не сказал, что не страх заставлял сжимать тонкие пальцы у губ - глуша непрошенные всхлипы. меда прошалась с детством, школой и воспоминаниями, прощалась с милыми сердцу друзьями и прошлой жизнью. тогда ей казалось, что прошлая жизнь осталась там за страшной датой и хаголовком, сожалела ли она о своих поступках? нет. <br>
меда думает, что он, сидящий на небольшом табурете за столом, перед дымящейся кружкой чая - совершенно не вписывается в уют и тепло, что было созданно ее собственными руками. так не аристократично, вот только она давно не свецкая леди, лтшь любящая жена. порой кажется и этого нет. он слишком чужой, холодный, аристократичный, точнее арктический, с этими его темнеющими глазами в которых навсегда застыл ужас азкабана и морозный холод сотен дементоров. бывшая блэк, именно так он невольно обращается к ней, будто бы не признавая давно обменянную древнейшую и благороднейшую на грязное тонкс, вдыхает мяту и чабрец, коим отдает чай и слегка жмурится, словно пытаясь скрыть зубную боль, тяжелые шаги сверху оповещают хозяйку дома, что обыск в спальне окончен. от злости ее бьет озноб, что старается скрыть, грея узкие ладошки от горячие бока, отчасти с удовольствием осознавая, что не найдут никого, ни дочь, что совсем недавно выскочила за оборотня люпина, ни теда, что уютной гостиной молодожкнов, скрытой, как и весь дом фиделиусом, предпочел промозглые леса шотландии. в голове все еще крутится его фраза: тебя не тронут, ты чистокроввная, вот только спасает от сальных намеков и грязной ругани лишь колласальная схожесть с беллой и тихое присутствие рабастана лестрейнджа. последний все чаще молчит, с легкой брезгливостью осматривая окружающий его интерьер, ровно до момента как ловит&nbsp; на себе холодный взгляд ее карих глаз. не ему судить ее, но отчего-то внутри противненько тянет, а бледные щеки заливает стыдливый румянец, словно показала что-то излишне личное, то самое, что в приличном обществе озвучивать не положено, особенно когда замужняя.<br>

amour sucre [натаниэль]

хорошие маленькие девочки никогда не говорят никогда. не зарекаются. потому что знакомые пейзажи французского пригорода въедаются под кожу, вгрызаются крюками рыболовными и тянут, наверное, к дождю, так невыносимо больно, до истомы. и вроде бы понятно, почему тетушка агата, так сильно любит этот городок, что тянет сюда ее - хорошую девочку - не понятно. отговорка, в тысячи километров до следующего университета с подобной специальностью, выглядит убедительно разве что для родителей. магнитола в рейсовом автобусе нещадно хрипит коверкая голос набирающего популярность певца, чей тембр отдаленно напоминает школьные годы. хорошая девочка бы узнала старого друга, сука в ней сидит подозрительно тихо.

роза улыбается на - тебе идет длина этой стрижки, отвечая беззаботно - она у меня давно; бьет наотмашь и скалится в улыбке, словно котенка в старую лужу носом, где каждый первый, старый и конечно же лучший, друг  с упреком в голосе: что ты бросила, оставила, не звонила, предала. сука скребет внутри по ребрам, ядом плюется; хорошая девочка остервенело щелкает зажигалкой в темном углу, совершенно не хорошая привычка, академического кампуса, размеренно вдыхая табак с химозным привкусом ванили. сука в ней шипит коброй, что для контакта нужны обе стороны, старые лучшие в общем-то тоже не стремились на контакт. да и старых лучших не бывает, оттого пожалуй все никак не складывается эта теорема взаимоотношений - как раньше, по факту, когда одна из переменных переврана на корню. в школе обязательно помог бы староста.

староста - переменная неизменная, на помощь приходит, стесывая костяшки пальцев в кровь о лицо чужое. хорошая девочка трясется внутри воет навзрыд, сука скалится в тишине и темноте переулка слушает как не выдерживает и лопается чужая кожа. она его щеку царапает дешевым колечком из супермаркета, четырехлетней давности, милая подростковая привязанность, что в общем-то давно перегорела, вот только выбросить жалко, вроде как подарок; воспоминания отдают в подкорке кисло сладким привкусом алкоголя на дармовщину, тихим криком в голове, какого хера ты сюда поперлась, и приторной улыбкой старых лучших друзей, которые конечно же искренне рады. вот только у нее не складывается пазл, старых лучших не бывает, а от искренности в улыбке розы сводит скулы, блевать тянет. а она все ответную тянет, приторно сладкую, потому что девочка хорошая. та, хорошая, в ней давится смесью чужой крови и пота, что с трудом перебивает знакомый одеколон, он грязно сплевывает на асфальт противно скалясь, цедит сквозь зубы неожиданное - блядь - то ли потому что не ожидал, что алеет отпечаток маленькой ладони на лице, то ли по факту, отзывается. темный переулок и без того узкий, чтобы разойтись двоим, сужается до размера его расширенных зрачков. там где мерцала раньше позолота и солнечные блики во взгляде со смешинками - тонкое лезвие, на куски кромсает, даже не пытаясь вести диалог. у этого натаниэля взгляд по звериному дикий, пробирается под кожу, до боли тянет за пресловутые рыболовные крюки, сдирая.

и вроде бы правильно говорила роза, держись подальше от натаниэля- он испортился. вот только бывший староста, не прокисшее молоко недельной давности, что вылила в раковину. люди так не меняются. хорошая девочка в ней красит губы в кроваво алый и надевает эти блядские, по мнению половины академии, чулки в сеточку. смеется до надрыва хрипло - определенно не меняются.

хорошая девочка в ней выветрилась, со вчерашним сквозняком в приоткрытую форточку, которую соседка забыла прикрыть, нарочно или специально. потому что, де факто, блядская ваниль въедается в волосы и одежду хуже дешевого табака, за который отдает четверть кровных из подработки. потому что прошлогодний антитабак, прихваченный с прилавка местного супермаркета давно не справляется. хорошая девочка пахнет пепелищем от сожженных когда-то мостов, что остервенело отстраивала по дешевке, лишь бы на часок в прошлую жизнь, поздней осенью и горечью табака. он затягивается, утыкаясь в выгоревшую от солнца макушку, перебирая длинные пряди между большим и указательным, а еще ванилью, все той же блядской, дешевой ванилью.

на-та-ни-эль. нат. у приличного мальчика за пазухой камень, ворох секретов и парочка дрянных скелетов в шкафу, где-то там в глубине - куда тебе не добраться. примерным девочкам, вроде тебя, вообще не место в подобных компаниях. у примерного ученика и старосты, разгон до больного ублюдка - 0,3 секунды. второй пугает до чертей и немеющих конечностей, потому что не знаком, но где-то на подсознательном уровне шепчет голосок, что уже виден тобою и не раз. в порывах гнева, на дне золотистой радужки, когда перестает смотреть на тебя. от такого натаниэля озноб по коже, потому что за смутно знакомым фасадом, смешинках в золотистых глазах, пробивается что-то уродливо не знакомое. словно в осыпавшейся штукатурке на лице, снова у всех на глазах - древняя рухлядь.

https://funkyimg.com/i/37VuH.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuJ.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuK.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuL.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuM.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuN.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuP.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuQ.jpg

https://funkyimg.com/i/37VuR.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vva.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvb.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvc.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvd.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vve.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvf.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvg.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvh.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvi.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvw.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvx.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvy.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vvz.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvA.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvC.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvE.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvF.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvG.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvY.jpg

https://funkyimg.com/i/37VvZ.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw1.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw3.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw5.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw6.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw7.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw8.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwa.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw2.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw4.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vw9.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwc.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwe.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwf.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwh.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwj.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwp.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwb.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwd.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwi.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwq.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwr.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vws.jpg

https://funkyimg.com/i/37Vwu.jpg

милли помнит как будто это было вчера, вкус сладкой ваты на языке, липкие пальцы и звонкий смех с которым они со старшей сестрой бегут от палатки, что продает сладости, на миг залюбовавшись мысльными пузырями переливающимися на солнце.  в тот момент милли, кажется, исполняется лет семь, точно и не припомнить, но теплый денек проведенный с родителями и сестрой, в парке аттракционов счастливыми мгновениями старой фотопленки, где-то в альбомах, что хранятся у родителей дома. со временем таких мгновений становится все меньше, милли уже не цепяется мизинцем за руку старшей, не улыбается щербатым ртом испачканному в мороженном носу.
милли помнит как будто это было вчера, приглушенный свет и запах тлеющих свечей, сладкий аромат шоколада, что витает в воздухе, тихий голос матери, что допевает поздравительную песню, пока младшая бернелл раздумывает над самым заветным желанием, взгядом карим упираясь в пустующее место, где должна была сидеть лайя.
внутри пусто.
милли тянет на лицо улыбку счастливую, утопая в объятиях подруги лучшей, под аплодисменты и звонкий смех. ей шестнадцать к этому дню она начала готовиться за месяц, над потолком все еще висят пестные шары. она отблески от погасших свечей на дне глаз прячет, желание заветное - пусть все будет как в раньше.
вот, только, как раньше - уже не будет. милли бернелл скидывает поздний звонок от сестры, отвлекаясь на переписку с кэти и выбирает последние блестки конфети из волос. уже и не упомнить, когда лучшая подруга заменила собой старшую сестру.
милли способная девочка, она быстро привыкает к обстоятельствам.
она перебирает многочисленные фото на телефоне, на которых давно уже исчезли теплые карие глаза и знакомые черты, все чаще рыжая копна волос и задорная улыбка [даже в румынии фотографий с сестрой - ничтожно мало, словно и не со старшей отдыхает вовсе]. в голове словно отзвуком мелькает смех громкий, что каждый раз сопровождает их небольшую, но дружную компанию - эмоции яркие не поддельные, что откликаются улыбкой несмелой на лице, морщинками на уголках от сощуренных глаз. она в брате старшем находит отклик чего-то знакомого, солнечного, глаз знакомых зеленых - оттого тянется еще сильнее к знакомому старому, словно чему-то привычному. устоявшемуся. остову, который удержит в пошатнувшейся действительности, вот, только, кажется не только одна она старается спастись, цепляясь лео за руку на завтраке, под знающую улыбку сандры.
милли бернелл не ожидает от этого дня совершенно ничего, в ворохе навалившихся проблем, пугающей путанной действительности, что туманами с холодного леса по утрам, она сама вспоминает о нем только взглянув на дисплей телефона, принимая поздний звонок. клятвенно обещает позвонить подруге рано утром, уставая плясать на каменных ступенях, единственном месте, где хоть как-то ловит телефон, как только проснется [в замке она делает это подозрительно часто, словно боится слишком долго спать, вопреки привычке подольше нежиться в кровати]. кэти смеется на все ее жалобы, которых в последнее время становится уж слишком много, там, где положено радоваться, шутка ли жить в самом настоящем замке, милли была бы не против променять шикарные гостевые покои на их небольшой уютный номерок в прибежище вампира, красивый вид с балкона. отсюда вид не менее захватывающий, вот только от него становится воистину жутко [бернелл в очередной раз клянет себя за позднее чтение ужасов].
у самой милли мурашки по коже от высоких сводов потолка и приглушенного света коридоров, что, кажется еще вчера освещались только факелами. замок ей кажется пугающим, хранящим свои секреты за каждым пройденным коридором и не спешащим открывать свои секреты, даже самые незначительные. валентин приветливо улыбается рано утром, расставляя вазы со свежими цветами по коридору [провальная попытка сделать это место более приветливым], пока милли спускается во внутренний двор, где привычно накрывают завтрак - единственное место, где она себя чувсвует умиротворенно.
внутри, вопреки заверению не ждать ото дня ничего необычного тлеет детская надежда, что сестра, в отличии от нее, все же помнит о дне рождении младшей.

она звонок скидывает. воровато оглядываясь по сторонам, словно боясь, что кто-то мог подслушать неподдельную радость в ее голосе. еще недавно не ожидавшая от этого дня ровным счетом ничего, милли ловит себя на том, что лучезарно улыбается греясь в солнечных лучах, что пробиваются сквозь живую изгородь.
впервые за долгое время замок перестает казаться милли пугающим, бездушным, чуждым и враждебным. уже не осталось в ней и налета романтизма с момента, когда она увидела впервые этого исполина, что возвышался над холодным лесом [выветрилось на сквозняках, что шастают в пыточной, на которую набрели в первый день]. охраняющим тайны свои и хозяина своего [пусть даже владеет он им три дня - милли верится с трудом, ей кажется, что даже дышат они с замком в одном ритме - размерено] многочисленные коридоры, в которых еще вчера путается, цепляясь за руку лео, прося проводить до комнаты, потому что этот проклятый лабиринт из серого бездушного [даже если ты, буквально, слышишь этот тихий шепот, что никак не разобрать] камня - не пугают более; а она перестает себе казаться здесь гостьей незванной, совершенно ненужной, бесполезной и не значимой, лишь не самым удычным дополнением к старшей сестре, у которой вместо недели отпуска, снова, ворох дел, которые не терпят отлагательств.