sumerian mythology
“ вместо снов фрагменты из старых шоу.
видеть в себе оружие - хорошо. ”
katherine mcnamara
Ishtar
Ištar
Иштар▸ боги есть вечное и неисчислимое, первые записи о поклонении датируются шумерами в третьем тысячелетии до н.э., что позволяет предположить, что она встречает рассветы цивилизаций бок о бок с людьми уже более пяти тысяч лет;
▹ шумерское божество, покровительница войн и распри; олицетворение смены времен года;
▸принудительноштатный сотрудник патрулей Цитадели. В коридорах цитадели их называют храмовническими патрулями, что, несомненно, отражает суть их обязанностей; держит небольшую гостиницу и бар в Амстердаме приблизительно с 1900 годов;• • • • • • • • • •
Современность оставляет после себя сладкий привкус гниющей плоти у разлагающегося общества, дешевая страсть и распутство забиваются комом в горле, отвратительной действительностью, о сакральных таинствах и говорить не приходится; тотальная вседозволенность легкими разрядами будоражит кожу, и, если Иштар такая действительность не по душе, то лишь отчасти, распутство пьянит погружая в свой вязкий омут. Людскле общество еще никогда не было столь слабым и эгоистичным, идущим на поводу своих собственных мечт и желаний: деньги, страсть, секс, власть. А где есть желание власти - там всегда багрянец земли впитавшей кровь посланных в бой.
Войны, пожалуй, одно из немногих, что сейчас оставляет после себя осадок неудовлетворенности, будто бы ждешь чего-то слишком сильно, до зуда на кончиках пальцев, и не получаешь ровным счетом ни - че - го. Некогда таинство войны, лязг мечей, воинская доблесть, окропленные кровью стены, удушлывая сладость, и, слышимые, на много миль вперед, крики падальщиков - превращаются в сухой щелчок затвора. Их больше не просят придти на помощь, взывая в молитвах к их благосклонности. Иштар тянет улыбку ловя на себе сальный взгляд очередного постояльца в баре, разочарованно вздыхая; мысли о том, как они докатились до подобного все чаще мелькают в голове. "А ведь раньше нам поклонялись"
В восточной культуре она - незыблемое, вечное, там, где простиралась долина рек Тигр и Ефрат. Что ныне носит условное обозначение Ближнего Востока, территория современного Ирака и северо-восточная часть Сирии, располагалась цивилизация древнего мира, носившая название Древняя Месопотамия; существовавшая условно с середины 3-го тысячелетия до н.э, эпоха Урук, по 12 октября 539 года до н.э., когда пал Вавилон. В разное время люди проживающие на этой территории называли себя по разному, сменялись цивилизация одна за другой, Шумера, Аккада, Вавилония и Ассирия, оставалась общей вера, в которой не столь важно какое имя припишет тебе человеческий род.
Там, где догорают погребальные костры на главных площадях, по ночам, всегда, неизменно холодно. Ее имя забывается в летописях, остается оттиском на работах созданных руками человека, покрывается пылью, навеки похороненное в старых библиотеках, на мало кому интересных ныне полках с мифами и легендами древних цивилизаций. Иштар, также Эштар, 'Аштар у аккадцев, Иннана у шумер, Астарта у греков, она оставила свой след во многих древних цивилизациях как центральное женское божество, богиня плодородия и плотской любви, войны и распри.
Несмотря на то, что имя ее было почитаемо на всей территории Древней Месопотамии, негласным центром стал Урук, территория современного Ирака. В третьем тысячелетии до н.э. город-государство принадлежал шумера. Со средним населением в шесть тысяч человек, обнесенное стеной, поселение стало храмовым и военным центром на южных территориях. Именно на территории города был возведен храм в ее честь, а сам город, впоследствии, стал центром храмовой проституции, что возводилась в ранг священного таинства.
Проходят годы, она, кажется, уже начинает забывать свое собственное имя. Она - Иштар - дочь бога Луны - Сина, именуемого так же Нанна и богини Нинлиль, сестра богу солнца - Уту, об остальных родственных связях никто старается не вспоминать. Пусть подавится злобой и желчью владычица подземного царства Эрешкигаль, что неосторожно зовется сестрой им.
Все еще свежи раны ее от посещения царства подземного, где крюки под кожу тонкую загнаны, отметинами белыми, шрамами, отмечены, когда ведомая скорбью общей с сестрою старшей, предстала Иштар в одеянии своем у ворот лазуритовых в царство темное, требуя впустить, тем самым обуяла злобою сестру старшую, что горем по супругу была ослеплена. Впустила Эрешкигаль на земли свои сестру, вот только отпускать была не намерена.
Она перестает считать десятилетия, но не забывает предательств и там, где когда-то расцветала любовь, лишь окропленная багрянцем земля, да улыбка ее кривая на уголок губ. Она не вспоминает имя супруга своего, люди прозывают его Таммуз//Думузи, не столь важно, как его ныне кличут смертные. Тот, кто посмел забыть богиню свою - поплатился вдвойне. Пальцы ее тонкие скользят по строкам мифов описывающих трагедию, у самой Иштар, холодок по спине, словно все еще стоят демоны преисподней за спиной, а во взгляде льдисто-холодном обещание долгой и мучительной смерти, туда, где на троне супруг ее, скорбью и горем совершенно не отмеченный: "Все понял несчастный Думузи, мгновенно побледнел он и поднял руки к небу, залитому яркими солнечными лучами, моля о помощи Уту, брата своей беспощадной супруги. Но равнодушно и спокойно отвернулся лучезарный Уту, и темные тучи затмили небо. Без крика, без стона рухнул на землю беспомощный Думузи, и свирепые стражи Эрешкигаль повлекли его в царство своей повелительницы." Упокоиться с миром и почестями она ему не желает.
Христианство вторгается в их жизни, словно самый засушливый год, чума пришедшая в города. Их Бог не просит жечь и разрушать, но люди по своей природе - звери, Иштар смотрит, как догорает в руинах ее собствегный храм, как оскверненные и растерзанные тела жрецов, бесформенной грудой дотлевают на пепелище. Языческая вера сгорает вместе с последним тотемом, и там, на руинах, дотлевает и ее вера в человечество. То самое, что взращивала в колыбеле рук, словно свое собственное дитя, даровала свою благосклонность в обмен на поклонение, стояла с полководцами у врат, окроплена чужой кровью. Сейчас все забывалось, люди неблагодарно вырывали тысячелетия своего существования со страницами своих книг, будто не было им это значимо. Их новый Бог - един. Иной веры - не сыскать.
На территории бывшей Месопотамии догорают военные кострища, и начинает казаться, что люди на этой земле никогда не успокоятся. Ей это нравится, безумство разъяренной толпы, агрессия направленная на кровопролитие, попытки свергнуть английский режим, который, казалось, укоренился на завоеванных когда-то землях. Подстрекательство к конфликтам.
Первые десятилетия действительно трудно, когда за громкими расправами над христианами теряются чужие боги, а большая часть пантеонов превращается лишь в сторонних наблюдателей, растворяется в быту людей, вера забывается, растворяется в чужих воспоминаниях как сон, чьи фрагменты уже не ухватить, сколько не пытайся. И уже не достаточно забитых камнями праведников, сожженных до тла, в своих церквях, верующих, эта маленькая месть за то, что отвернулись - больше не приносит должного удовлетворения.
Боги, чья специализация война, омывают руки чужой кровью. Человеческая история вступает в очередной страшный период - вторая мировая война. Самой Иштар кажется, что не осталось и клока земли, что не горела бы под ногами, она вдыхает раскаленный воздух, слушая как на многие мили вокруг распространяются крики людей и шум от крыльев кружащих над телами птиц.
Она смыкает тяжелеющие веки, медленно вдыхая затхлый воздух помещений, вокруг царит пробирающий до костей холод, там, где не горят костры - всегда холодно. Ей кажется, что вопрос заседает где-то в легких: вы согласны с предъявленными Вам обвинениями? Не соглашаться - глупо, негоже ей идти на попятную там, где давно засох багрянцем отпечаток ее ладони, гордиться -предосудительно, хотя, что ей мнение других, там где в руках дрожит тетива взведенного лука, согласиться - подобно смерти.
Син появляется до отвратительного вовремя, сомнений в том, что отец попросит услугу взамен - не возникает, она давно не верит в семейные узы в пантеоне, но склоняет голову - неизменно: да славится покровитель ночного светила, как жаль, что Мардук заступился за тебя однажды.
На таких как она теперь не надевают кандалы, надеются на что-то, предположительно удачу, благоразумие или, хотя бы на то, что спустя тысячелетия жалкого влачения жизни среди людей не тронулась окончательно умом. Там, где раньше представали перед судом, неизменно, справедливым, в царственных помещениях, под сводами небесными, под взором суровым представителей дома своего, сейчас лишь жалкая каменная клетка, которую давно измерила шагами, ни намека на присутствие шумер. Последнее раздражает больше всего, забирается под кожу; кольцами раздражение ложится на грудную клетку — глубоко не вздохнуть. У Иштар в мыслях — судить меня по поступкам будет только тот, кто равен мне, кто есть выше меня. Она щурит глаза свои зеленые, подернутые поволокой усталости, скуки, практически смертной, потому что готова поклясться, что от одних и тех же вопросов переиначенных начинает уже тошнить и хочется зверем диким взвыть, вгрызаться в горло, рвать плоть, кидаясь на собеседника, чей монотонный голос хуже гильотины. Иштар не уверена, что все это не направленно на подобный исход: раскаиваетесь ли Вы в содеянном?
И надо быть святым, либо непроходимым дураком, чтобы не знать наверняка ответ на этот вопрос. Нет, ни разу за тысячи прожитых лет, богиня войны не будет сожалеть о пролитой крови, причиненной боли, приторно сладкой, что отдает горечью я на языке. Вот, только, она глаза свои за ресницами прячет, в тени, щурится: раскаиваюсь. Иштар знает наверняка, лучше живой с возможностью на отмщение, чем влачить свое существование слабой, немощной; в выжженных болью и скорбью землях сестры своей старшей, на потеху последней. Подобное уже проходила, знает, ожидать спасения во второй раз — не приходится.
Рука не по годам крепкая, ложится на плечо ее, голос чужой гулом отдается в помещении, и кажется в голове ее, там, в подсознании: Инанна, - словно признание чего-то своего, кровного. Она губы тонкие кривит в улыбке приветственной, правя: Иштар, - словно пытаясь даже в имени своем нарицательном идти поперек отца, что спустя годы, вызывает лишь снисходительную улыбку. И никто из них не припоминает даже в полуслове, что по приданиям шумерским почти удалось детям мудрого Сина низвергнуть старца с небосвода темного, лишь звездами да луной освещенного. Шумеры вообще не любят поминать свое прошлое, выставляя на всеобщее обозрение сложные перипетии семейных отношений. Не говорят, но и не забывают.
• • • • • • • • • •
▹ охота за головами // пост 5
▹ Иштар - центральное женское божество в шумеро-аккадской мифологии.
▸ Астральное божество - олицетворение планеты Венера. Теоним восходит как к Астар [утренняя звезда, мужской персонаж], так и Астарт [вечерняя звезда, женский персонаж]. В восточной среде, где проживали предки аккадцев, оба аспекта слились в едином божестве, подобный взгляд способствовал поглощению и объединению в лице Иштар множества месопотамских божеств, так же шумерских и хуристских.
▹ С одной стороны Иштар — божество войны, впоследствии к ней не раз обращались цари, идущие в военные походы, что позволило ей обрести еще один титул царица царей, покровительница войн. С другой — секса и деторождения; так же ей приписывают такую функцию как смена времени года.
▸ Восьмиконечная звезда - символ богини, что отображается на фресках в левом верхнем углу;
▹ Ее изображали как крылатое божество, вооруженное луком и стрелами, держащее на цепи льва. Что позволило сделать вывод, что основным олицетворяющим животным был именно он;
▸ Оружием избранным Иштар является лук и стрелы, что сопровождают ее в любом походе;
▹ Никогда не задерживается долго в тех или иных местах, оседлой человеческой жизни предпочитает сомнительную свободу перемещения; На данный момент чаще всего проживает в Амстердаме;
▸Она переворачивает табличку на двери: " закрыто " - неприветливая запись гласящая о нескольких часах тишины до рассвета, позволяющая немного отдохнуть, перед тем, как на работу заступит утренняя смена. Иштар давно свыклась с людьми работающими здесь, что зовут ее "Асти" переиначивая греческий вариант имени, чтобы лишний раз не поминать, какое отвратительное чувство юмора у ее родителей; и спустя пару лет перестают задавать вопросы, потому что она платит. Она прячет улыбку в уголке губ, так никому и не говоря, что имя это дано ей людьми. Приветливый колокольчик, что казалось не смолкал большую часть вечера и ночь, сиротливым пережитком прошлого замолкает, погружая помещение в тишину от которой, кажется начинает звенеть в ушах. С приходом современности в их быт, это место практически забывается, на смену небольшому бару приходят неоновые вывески на главных улицах; она оставляет негласное право посетителю остаться на ночь, чтобы не спешить домой. Амстердам всегда остается оплотом чрезмерной лояльности, которая так нравится ей, и пожалуй, кому какая разница, какой разврат творится за закрытыми дверьми там, где перед рассветом затухает свет;
▹ Как и все боги бессмертна, способна регенерировать при ранениях;
▸ С рассветом новых цивилизаций и государств изучала многие языки, но отдает предпочтение общепринятому английскому, несмотря на исторические распри и мертвому шумерскому, что давно используется только в пантеоне;
▹ Несмотря на то, что богиню изображали с крыльями - летать не умеет, предпочитает передвигаться пешком, либо просто, по привычке, перемещается на большие расстояния;
▸ предупреждать вас об альтовом эпизоде за вашего персонажа? | ▸ связь с вами — @crazy_orange/телега — |
▹ игровые особенности: вполне лояльна к любым проявлениям творчества, что отвечают требованиям русского языка и хотя бы минимально соблюдают общепринятую пунктуацию // в своих постах предпочитаю знакомую многим птицу-тройку, средний объем поста от 3,5К; не брезгую графическими или стихотворными вступлениями, для более четкого представления персонажа. |
Лайтнинг не верит в богов — научена горьким опытом. Она берет небольшую передышку, давясь собственной кровью, и пытаясь уменьшить боль в ноющем боку, куда пришелся особо сильный удар. Для Баллада — это, пожалуй, лишь развлечение. Очередной соперник, которому отдает дань, отмечая, что хотя бы здесь Великая не прогадала. Лайтнинг — хороший боец, это вечное противостояние обещает быть интересным. Интересно — пожалуй, одно из немногих критериев, что является важным, когда ты застрял в вечном цикле Валхаллы, где время не имеет никакого смысла.
Баллад дает передышку будто бы в насмешку, когда не следует очередного сильного удара по грудной клетке, который не будет решающим. От удара по ребрам — еще никто не умирал, но Лайт чувствует, да и что греха таить, слышит, как трещат ее ребра. Очередной раунд остается за ее соперником, когда она оседает у массивных перил, прямо на мраморный пол балкона, что ведет в тронный зал Великой.
По правде, и в Великую Этро, Лайтнинг верит с трудом, но здесь одна небольшая проблема, в отличие от Фэррон, Этро верит в нее саму. И не стоит забывать о том грузе вины, что ложиться на плечи девушки, после всех ее жизненных злоключений. Для Этро — она очередная грешница, у которой убитых за спиной больше, чем прожитых лет. Которая ставит свою жизнь выше, чем жизнь тех, у которых она была ею отобрана. Здесь же только одна постоянная, если ставишь свою жизнь выше — соответствуй. Лайтнинг старается, из всех сил, примеряя на себя доспехи расшитые по подолу белым пером, коленопреклонно обязуясь служить на страже. Не беря в учет, что в ее обязанности теперь войдет не только сохраненный покой Великой, пожалуй, подобное стоило бы прописывать мелким шрифтом в конце договора, где стоит расписаться собственной кровью. Лайт до зуда на кончике языка хочется сплюнуть на влажную землю, на которой разъезжаются ноги. При каждом неудачном шаге, и неприлично выразиться, минуя свойственное ей спокойствие, кому какая разница, что она там говорит, когда вокруг такой разгул стихии.
Рамух пугает больше, чем, показанный Великой, Титан, но кажется ближе и привычней, после каждого раската грома и вспыхнувшей молнии. Лайтнинг немного сожалеет о том, что прибыв в Даскай потеряла столько времени впустую, дотянув до самого призыва. Пожалуй, отсюда и начинаются все проблемы с высшим предназначением, в которые совершенно не хочется ввязываться. Потому, что де факто, свой собственный жизненный опыт сигнализирует красным и кричит на последнем издохе - сидеть смирно, не соваться, и не пытаться понять божество, когда сам ты не более чем домашний питомец, которого вовремя забыли покормить. Хоуп когда-то назвал их домашними зверушками, для великих фал`си. Сменились хозяева, вот только ощущение у сержанта Фэррон все то же, прескверное, она снова лезет туда, куда не следовало бы даже под страхом смерти.
Лайтнинг Фэррон не верит в великодушие высших сил. Где-то на уровне подсознания, сколько себя не уговаривала. Просто потому что, когда они говорят «да придет свет на земли всего Эоса» - это значит, что кому-то, все же, придется сдохнуть, предположительно - долго и мучительно. Впервые за долгое время, Лайтнинг буквально чувствует недовольство Великой, что прокатывается импульсами по тонкой коже, растворяется в сетке вен и артерий. Сама Фэррон лишь недовольно фыркает, сжимая переносицу тонкими пальцами, пытаясь сморгнуть очередной сон, недо видение, который чуть больше, чем ночной кошмар, чуть меньше — чем устоявшийся вариант будущего, где хрупкая фигура девушки, стоит у самого края, призывая тех, кого в этом мире называют Астралами. Хотя, по мнению самой Фэррон, как их не назови — сущность все та же.
Она думает о том, что это даже не забавно, кидать на передовую неподготовленных людей, сколько бы раз не внушали тем о всевышнем предназначении, готовя тех к служению во благо. У Лайтнинг есть все основания сомневаться в мифическом благе, предназначениях и прочей чепухе, что отдает божественным. Гражданский остается им до самого конца, а Фэррон хорошо усвоила урок, можно сложить обязанности, покинуть поля боя, но солдата изнутри не вытравить не одним из возможных способов. Щелчок затвора, что как по команде раздается громогласным эхом, минуя разбушевавшуюся стихию, сводит внутренности. Сама Лайтнинг не успевает даже прикинуть, какой степени изрешеченности будет то храброе тело, что кинулось наперерез. Глупо, и так по геройски. Она знакома с подобным типом людей, в мыслях словно по волшебству расплывается улыбающаяся физиономия Сноу. Все это, лишь добавляет головной боли, такие как он в болото не лезут, их накрывает сразу и с головой, в самой опасной буре. Сама же девушка до конца не может понять, на чьей же стороне. Точнее, стороны выбирать не хочется, от слова совсем, уж больно не по нутру оба представленных субъекта, что вызывают лишь раздражение, будто два ребенка не поделившие одну песочницу.
На их фоне еще более абсурдной кажется ситуация с затихающим пением и хрупкой фигурой в белом, в чьих руках теряет свой свет трезубец, кажется, совершенно не предназначенный для этой хрупкой девушки, чье имя в разговоре Высшей теряется, упоминаясь лишь как Оракул. Здесь же она чаще зовется леди Лунафрейя из Тенебре. Она теряет в раскате грома излишне тихое: - Лунафрейя! И кидается наперерез, поминая героя проклятиями до седьмого колена, да простит ее Великая, оглядываться, на, возможно, не удачно приземлившегося — времени нет.
- Я бы не торопилась так сильно, - впервые за долгое время, когда она слышит свой собственный голос, он отдает какой-то усталой хрипотцой и желанием закончить все как можно скорее. Лайт предусмотрительно смещается пытаясь держатся подальше от траектории пули, хотя бы потому, что не имеет ни малейшего понятия, что станет с ее телом, умри она здесь и сейчас - проверять совершенно не хочется. Привычный для руки ганблейд щелкает направляя тонкое лезвие на излишне прыткого противника. Лайтнинг хмурится, буквально спиной ощущая необратимые последствия призыва, и дрожание земли под ногами. Ей совершенно не улыбается оказаться спиной к пробудившемуся Астралу, правда еще меньше ей хочется оказываться спиной к тому, что свернет ей шею, не колеблясь.
Кончики пальцев покалывает от желания по щелчку отказаться от привычной силы гравитации, что притягивает к земле, чувствовать трескот разряженных частиц вокруг, что мерцает синими молниями. Желание, снова, почувствовать себя простым солдатом гвардейского корпуса, чья основная цель следить за порядком и периметром, а не за тем, чтобы юная спасительница, которую по имени то не все вспоминают, лишь указывая ее великую принадлежность, оставалась жива. Где-то в сноске постскриптум — как можно дольше.
• • 
• • 
• • 
