[indent] Пожалуй, именно в такие моменты Джинни Уизли себя чувствовала все той же глупой одинадцатилеткой, что обвели вокруг пальца; просто потому что позволила всеобщей радостной истерии от победы во второй магической войне поглотить себя полностью, растянуть потрескавшиеся губы в улыбке и уткнуться в грязное от крови и каменной пыли плечо Гарри Поттера, убаюкать паранойю, что всегда была где-то тут, задвинутая в самый темный уголок подсознательного, потому что каждый встреченный ею волшебник почти неверяще, шепотом, словно стоит сказать погроче и иллюзия рассеется, погружая все окружающее в хаос, твердил - Тот Кого Нельзя Называть мертв, Лорд Волан-де-Морт побежден. На какой-то краткий миг Джинни Уизли даже поверила, что все действительно кончилось; что на ее прикроватной тумбочке больше не будет коллекции хрустальных флакончиков из-под зелья сна без сновидений, а боггарт наконец-то перестанет так сладко улыбаться, словоно знает каждый ее сокровенный секрет, который, лишь по наивной детской глупости, сама рассказала. Джинни Уизли на тот самый миг позволила себя убедить, что их с Гарри монстр был один и тот же человек, где проницательные глаза давно превратились в красные змеиные щелочки, а кожа имела трупный серовато синий оттенок. Наивная глупость.

[indent] Монстр Джинни Уизли никогда не был Лордом; ее монстр носил слизеринскую форму,  имел смоляные волосы и ясные холодные глаза, взгляд которых, смотря на нее, пробирал до костей. Ее монстр был тем, что всегда возвращался, потому что Джинни Уизли, когда-то с такой радостью, сама его привечала, он носил ненавистное ему, маггловское имя - Том, которым она и называла его по сей день. Ирония.

[indent] Джинни Уизли действительно думала, что все закончилось, где-то между застарелой болью от потери брата и многих друзей, что окружали ее совершенно недолгие шестнадцать лет до очередной, по осеннему пасмурной ночи, на кровати со старыми простынями, в небольшом магическом пабе, на просторах Болгарии, в котором остановилась дожидаясь приезда Чарли в город, маскируя застрявший в горле крик першащим покашливанием, дрожанием зажавших волшебную палочку пальцев, с так и не сорвавшимся с языка проклятьем.

[indent] Ей стоило раньше обратить внимание, на разгорающуюся внутри тревожность, ту самую, что заставляла навешивать дополнительное заклятие на дверь и плотно прикрывать штору, что клубилось внутри и сворачивалось как клубок змей на дне старого ведра в полутьме прогнившего сарая, где-то там в прошлой жизни, в Норе; ту самую, что списывала на сложный период в жизни и извиняющиеся зеленые глаза, за стеклами очков, когда раздражалась уже потому, что Гарри все никак не мог понять, она его не винила; ту самую которая разгоралась кострищем, сжигая все внутри до тлеющих углей, стоило первой совершенно пошлой статье выйти на страницах ежедневного пророка с фотографией шестилетней давности, где запечатлены они, счастливые на собственной свадьбе; Джинни Уизли слишком привыкла к размеренной, относительно спокойной жизни в тени национального героя, словно одно присутствие Гарри отгоняло кошмарные сны, потеряла ту самую бдительность, которую завещал покойный старик Грюм. За это и поплатилась.

[indent] Она помнила свой сон до мелочей, словно предательская ночная дымка, с первыми лучами робкого осеннего солнца, пробивающегося сквозь задернутые шторы, больно резавшего воспаленные от недосыпа глаза, все не хотела проходить. Были предательские сны, что ускользали поволокой тумана сквозь пальцы - не вспомнить, этот же застрял в голове навязчивой мыслью - не прогнать. Джинни мерзла, как и в свой первый год в Хогвартсе, сваливая все на каменные стены и постоянные сквозняки, выпросив у мамы дополнительный вязаный свитер, с забивающейся в кожу влагой тайной комнаты промерзала до костей, с трудом отогреваясь у ревущего огня в  камине факультетской гостиной, палящего сонца земель Египта. С трудом вытравила изнутри промозглую стужу, которая поселилась там, задолго как она первый раз ступила ногой в туалет для девочек, в котором обитала Плакса Миртл. Возможно, когда первые строки чернильного имени впитались в пожелтевший пергамент.

[indent] Спустя годы Джинни могла себе честно сказать, тогда ей нужен был специалист; не сверкающий голубыми глазами, за очками половинками, старец, предлагающий лимонные дольки к чаю, пока мама сжимала ее не желающие отогреваться ладошки, не воркующая над ней, лежащей на неудобной кровати больничного крыла, мадам Помфри, с бодроперцовой настойкой, словно Том Реддл был всего лишь простудой, которую Джинни могла подхватить пролежав на каменном полу одному Мерлину известно сколько времени, а  настоящий лекарь, в канареечно желтой мантии, что убедил бы ее, что все закончилось. Только у родителей не было средств на доктора, лечили по старинке, навязчивым вниманием и поездкой в Египет, что сумели совершить на выигрыш от редакции пророка, остатки от которого ушли на  новые мантии для Перси, что получил значок школьного старосты - это ведь  было, действительно, важнее.

[indent] Был ей нужен и в конце третьего курса, когда поле для квиддича прорезал громкий задыхающийся вопль мистера Диггори, а Гарри как заведенный повторял "он вернулся", словно было не достаточно предзнаменований, что начались еще вечером после Кубка Мира по квиддичу. В момент, когда переселенная после школьного года в дом по адресу Гриммо двенадцать, Джинни Уизли замерла изваянием в одной из убираемых ими комнат, напрочь забыв чертово контрзаклинание изучаемое в прошлом году, вставшее комом в горло, оставляя только привкус желечи на корне языка и знакомый металлический от прикушенной щеки, когда тонкие бледные пальцы стряхнули с лацкана мантии несуществующие пылинки. Тогда Фред, отчеканивший "ридикулус" где-то за ее плечом, хмуро смотрел на нее весь вечер, так и не добившись от молчаливой, бледной как полотно Джинни, что такого страшного в студенте слизеринского дома, которого сам Фред никогда и не видел. Каждый проклятый раз Джинни Уизли цепенела, будто бы попала под взор василиска, только тварь обитавшая в недрах слизеринского хранилища давно мертва, а тот монстр, что смотрел на нее был слишком  настоящим.

[indent] В такие моменты Джинни Уизли все еще чувствовала себя той одинадцатилетней девочкой, совершенно ничего не знающей и не разумеющей в магии, главным достижением которой было заклятие левитации удавшееся со второго раза, когда открыв глаза в сероватой полутьме ночи, прислушивалась к звукам доносящимся за дверью; в моменте пыталась понять, что могло заставить ее проснуться натянутой как взвинченная пружина с колотящимся о ребра сердцем, паникой отражающейся в подрагивающих руках, делая глубокие вдохи, пока не услышала то, что заставило подорваться с кровати, разыскивая оставленную на прикроватной тумбочке палочку, предательски натыкаясь холодеющими пальцами лишь на влажную каменную кладку, что оставляла на пальцах склизский след и хруст костей, под босыми ногами, что поставила на пол с кровати, в попытке встать на слабеющие ноги. В тот момент Джинни Уизли все еще была совершенно наивной девчонкой, когда-то искренне считавшей, что всему этому наступил конец; что она, как и Гарри Поттер, победила свои собственные кошмары, вот, только, люмос зажегшийся на конце волшебной палочки, бросал причудливые тени на чужую фигуру, что стояла в паре шагов от нее, замершей, заледеневшей в моменте, не слышавшей ничего, кроме гула собственной крови в ушах, шороха змеиной кожи по каменному полу, борясь с диким, почти первобытным желанием сорваться с места, или просто зажмуриться, ведь стоит закрыть глаза и она проснется. Потому что все это нереально. Только если она закроет глаза - упустит его из виду. Том Реддл не был тем хищником, которого стоило выпускать из виду, его насмешливое "Джинни", еще долго отражалось в голове, даже после того как она очнулась запутавшаяся во влажных от пота простынях.

[indent] Порой Джинни Уизли считала себя самым большим обманом расределяющей шляпы, потому что была чертовой трусихой, в чьих костях все еще задержался тот застарелый ужас перед мальчиком из дневника, что пронесла с собой сквозь года, словно почти не пятнадцать лет назад, а буквально вчера она выбралась, цепляясь за край около отодвинувшейся раковины, с благодарностью смотря на Гарри Поттера, что рискнул ради нее собой; страх того, что кошмар тайной комнаты вернется, заставлял ее замереть на набережной многим дольше, чем она планировала, подставляя лицо к, возможно, последним в этом году теплым лучам солнечного света, всеми силами пытаясь отогреть озябшее нутро, хотя, казалось, здесь она находится и не планировала, желая лишь проветрить голову подальше от комнаты, что душила четырьмя стенами. Заскочить в лавку с зельями неподалеку, потому что серые круги от недосыпа никого не красят. Ей бы впору четко помнить, как давно она делала что-то ею не планирумое, совершенно не откладывающее в памяти. Потребность в определенном действии тянущее словно крюками зацепленное где-то под кожей, пульсирующее внутренностями, словно наизнанку выворачивает заживо. Джинни Уизли в мысли свои погружается, словно в омут с водой черной, что не пропускает света дневного, медленно и на самое дно. Все еще барахтаться пытается, когда на пути своем в человека врезается, тихо проклиная Мерлина сквозь зубы устоять пытаясь. Взгляд свой ясный вверх вскидывая, рукой худощавой волосы рыжие с лица убирая.

[indent] - Извините, не видела куда иду, - голос ее задушенный в горле комом встает. Джинни Уизли захлебывается черной водой омута чужие черты узнавая, словно насмешкой над действительностью, сомнением мгновенным в том, не спит ли она, снова, потому что это невозможно. Она леденеет зажимая волшебную палочку между побелевших пальцев, в кармане,  чувствуя на кончике языка проклятие собирающееся. Нельзя. Статут все еще давлеет над магическим сообществом - Джинни еще никогда так не хотелось что-то нарушить, но она боится, но не последствий. Его боится. - Ты не реальный! Джинни Уизли сорваться с места хочется, бежать как можно дальше, крюки под кожей тянут как можно ближе. Шаги ее первые осторожные, словно наткнулась на хищника опасного, так и есть собственно. Медленно. Джинни отступает, не сводя с черт знакомых своих глаз, все еще чувствуя себя той глупой девчонкой, понадеевшейся, что все окончено.