[caroline forbes | the vampire diaries] [кэролайн форбс |  дневники вампира] вечные семнадцать, вампир, студентка, candice king

---

---

[просто хочу, чтобы ты знал: я слишком умна, чтобы тобой увлечься!] https://vampirediaries.fandom.com/wiki/Caroline_Forbes > после включения чувств покинула колледж и уехала подальше от своих друзей;

---

дополнительно: ворохе приобретенных особенностей у кэролайн огромная сила и скорость, обостренные чувства, чаще это показано острым слухом. обостренные чувства, что не всегда есть хорошо. обычные человеческие чувства ощущаются в десятки раз сильнее, что превращают ее в бомбу замедленного действия. если не сможет справиться со своими чувствами - рванет. так же она обладает еще одной интересной особенностью - внушением, так же это можно назвать принуждением. может принудить  человека действовать согласно своей воле и стереть у него часть воспоминаний. самой же главной особенностью вампиризма, о которой знает даже несмышленый, выросший на сказках, человек  - бессмертие. форбс отныне не страшны болезни/вирусы/инфекции и выглядеть она будет на свои семнадцать лет. вечно. так же повышенная регенерация позволяет исцелять себя практически от любой физической травмы, но это не значит, что получив ее, девушке не будет больно, несмотря на высокую живучесть и выносливость. на самом деле, будучи человеком, кэролайн прекрасно знала свои слабости, которые включали в себя лишь окружающих ее  дорогих людей, и их, возможную, скоропостижную смерть. причиной для которой будет - мистическая фигня, которая внезапно открылась с прибытием братьев сальваторе в их тихий городок и дружбой с еленой гилберт. еще тогда она была простым человеком, который мог оступиться на верхней ступени лестницы, в ее доме, и сломать себе шею, заболеть какой-то новой и неизученной разновидностью гриппа, спрыгнуть с башни с часами, что на площади мистик фоллс, и все это значило бы - смерть. будучи вампиром, она сидит в неудобном кресле перед камином, в гостиной дома сальваторе, где фактически прописалась и думает, что ко всей этой мистической силе добавился ворох таких же проблем. ее можно убить с помощью обезглавливания или вырвав сердце, она не переносит огонь и солнечный свет, при длительном воздействии последних двух - болезненная смерть. если у тебя с собой нет заколдованной безделушки. она не переносит воздействие деревянных пуль, колов и всего, что имеет в составе древесину. если вампира ранить таким оружием - он слабеет, если дерево попадает в сердце - умирает. вербена, при внешнем воздействии, способна оставлять ожоги. при внутреннем - ослабляет. так же свою долю неудобств приносит то, что при входе в дом человека ей нужно приглашение, а магия, и магические предметы, все так же способны нанести колоссальный вред. прибавим и то, что укус оборотня смертелен для вампира, если поблизости нет старого доброго злобного никлауса, что готов поделиться своей кровью. долгое воздержание от "специфической диеты" превратит форбс в засушенную мумию, в коматозном состоянии, если до этого момента она не сорвется и не распотрошит кого-нибудь;

---

способ связи: Скрытый текст: Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

твинки: Скрытый текст: Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

пробный пост

Если бы у Клэри Фрей была возможность что-то изменить, то она не поменяла бы ровным счетом ничего. Не потому что жила правильно, а лишь потому что сделала все возможное, чтобы близкие ей люди были в безопасности.

Первые мгновения после — это было густое, ничем не разбавленное отчаяние, что тянущей болью растекалось по венам и артериям. Вспарывало внутренности и заставляло кусать щеку изнутри, скуля как побитая собака, бездомная и никому не нужная. Тихий всхлип был зажат ладошкой, чтобы никому даже не вздумалось посмотреть, как она себя чувствует и что же с ней случилось. Там, где за светлым образом родной матери, что была возведена, не больше не меньше, в ряд ангелов, приходили слова, которых Клэри Фрей слышать не хотела. Объятия  — не успокаивали, как и тихие слова принятия того, почему же она, Клэри Фрей поступала именно так, как вышло. Сражаясь не только за собственную жизнь, но и целостность мира.  Вот, только, высшей инстанции, там на небе, совершенно без разницы, почему она, маленькая рыжая девчонка, поступила именно так, а не иначе. Позволив бы близким умирать за ошибки сотворенные ее семьей в прошлом, разбирая, словно старый дом на камни, каждый семейных грех;

Первые мгновения после, ей казалось, что будет легче, чем могло бы. В конце концов, раньше же она как-то  обходилась без изобретенных ею рун; ярких переливающихся символов, что в моменты самой острой нужны застилали внутренний взор, ведя руку с зажатым в ней стило, по заданной траектории. Вот только губы она сжимала в тонкую линию, хмуря брови и отмахивалась тихими, ничего не значащими фразами. Внутри ело осознание того, что, снова, приходится утаивать от близких нечто столь важное, но волновать Лайтвудов или, тем более Джейса — Клэри не имела никакого желания. По сути и права не имела, потому что, пернатая фемида  — лишь ее проблема, от которой просто так не отмахнуться; ведь, именно сейчас, им  вздумалось спросить за каждую созданную ее руну и нарушенный баланс, тотальное не желание хоронить еще кого-то из собственного окружения.

Все приходило в подобие привычного русла, а из постоянных проблем института и всего сумеречного мира, лишь ее старший брат, что назван Джонатан, она все еще мысленно запиналась на имени, — свихнувшийся социопат, что решил  уничтожить весь сумеречный мир; наглядным примером показывая, что во всем, что случилось, или случится, виноват никто иной, кроме нее — Клэри Фрей; и несмотря на то, что никто бы в институте не посмел бы  сказать ей это в лицо, а некоторые вообще считали верхом глупости думать именно так, и, тем более, винить ее в чем-то, девушка тяжело сглатывала ком встающий в горле, отводила глаза, когда на экранах появлялось все больше сообщений о потерянной связи с очередным оплотом безопасности примитивных; вздрагивала от резких звуков или голосов, невольно втягивала голову и старалась подолгу не находиться среди охотников, без кого-то близкого, чаще всего Клэри Фрей старалась не отходить далеко от Джейса; это ей чем-то напоминало самые первые дни в институте, где Клэри все так же старалась виться хвостом за парнем, разница была лишь в тотальной пропасти чувств, помноженной на все то, что им пришлось преодолеть вместе — это была первая причина. Порой, Фрей даже казалось, что лучше бы она не появлялась в жизни Эрондейла, так ему было бы проще, подобные мысли быстро выветривались после каждого сильного удара со стороны Изабель, который умудрилась пропустить по невнимательности. Вторая причина состояла в том, что ссориться с Джейсом было бы самой отвратительной идеей, Клэри бы сказала — самоубийственной, что могла родиться в голове любого обитателя нью_йоркского института.

Но сколько бы Клэри Фрей не пряталась игнорировать отвратительную действительность становилось сложнее; особенно, когда на экране появилось лицо Макса, младший брат Лайтвудов смотрел со свойственной ему упрямой уверенностью и отсутствием страха, от которого, казалось, колотило саму девушку; маленький храбрый мальчик, который уже достаточно настрадался от рук ее собственного брата, с которым нужно было покончить, раз и навсегда.

Клэри глаза свои зеленые жмурила, отмахиваясь ничего не значащим, я же не знаю той местности, а  искать Джонатана по всеми городу — опасно, в первую очередь окружающим его людям. И если кто-то и обратил внимание на ее не убедительную оговорку — промолчал; потому что тогда казалось, у них будет целая жизнь после, чтобы спросить об этой досадной недомолвке. Вот только этой жизни у них не было. Она пальцами своими тонким цеплялась за куртку брата, утыкаясь тому в плечо, пока слабеющим телом он оседал на дорогу, что усеяна невинными людьми, павшими по его прихоти. Прихоти, не мальчика, но мужчины, что так и не познал искренней семейной любви, той самой без условностей, а потому что они одной крови; той самой, которую Клэри не успела ему дать; оттого и сжимала крепче, впиваясь короткими ногтями в кожу куртки, пресекая на корню все попытки вырваться, а в голове билась мысль, словно птичка загнанная в силки, тише мой хороший, боль скоро уйдет. Ложь, откровенная, в первую очередь самой себе, потому что боль никуда не уходила, раздирая в кровавое месиво внутренности, заставляя захлебываться отчаяньем, сколько бы времени ни прошло и сколько бы ни срывала в рыданиях саднящее горло. Там, на дороге, она ставила точку в продолжительной истории славного рода Моргенштерн, долгой и кровавой, где последние ее представители надолго вошли в историю как самый страшный кошмар. Ставила точку на себе, золотом рисуемой ею руны, что горящей болью катилась по ладони, заставляя неметь пальцы. Зная наверняка только одно, все это нужно остановить — любой ценой, даже если цена — ее память. В конце концов так ли это много, — блаженное неведение после мига осознания, что все ее близкие в безопасности.

Она помнила этот день, как и любой из трехсот шестидесяти пяти последующих, где за чем-то важным приходила полная растерянность, где холодный воздух пробирал до костей, а она стояла недалеко от бруклинского моста среди затухающих фонарей не могла вспомнить ровным счетом ничего. Блаженная пустота и высыхающие дорожки слез на щеках.

Порой ей казалось, что у нее забрали нечто важное. То, что забиралось под ребра, скребло вечерами и не  давало спокойно вздохнуть, гнало прочь спокойные сон и заставляло все чаще садиться за холст. Вот только на холсте ни одной четкой детали, что неровными мазками растекались по грубой ткани. Ни одного законченного образа, только с дрожанием тонкой кисти руки Клэри Фрей, буквально, кожей ощущала что-то ускользающее как песок сквозь пальцы.

Мгновения после — затяжное чувство дежа вю, ощущения того, как будто это было раньше, где-то там, в другой жизни. Вот только Клэри уверена в том, что ни разу в жизни не видела этого молодого человека, что не сводил с нее своих глаз. Впервые за долгое время, кончики пальцев подрагивали от желания нарисовать что-то большее, чем ускользающую действительность образов.
Первые шаги давались ей с трудом, стуком каблуков по каменному полу, легкой тенью неуверенности шагов, что касалась ее лица в легкой улыбке; тонкие пальцы касались  плеча очередного представителя галереи, которых за прошедший год, по мнению самой Клэри было слишком много.

-  привет, — голос ее неуверенной трелью разливается в небольшой галерее; она глаз своих зеленых отвести боится, словно стоит подрагивающим ресницам, на миг, скрыть от нее реальность, парень исчезнет как предрассветный туман в парке, недалеко от ее съемной квартиры. И она, почему-то уверена, что он, совершенно точно, не любитель подобных мероприятий, слишком ярко выделяется в холеном окружении выглаженных рубашек и строгих фасонов в своей кожаной куртке. Ее губы растягивает непроизвольная улыбка, заставляя собираться смешливые морщинки вокруг глаз, когда где-то глубоко внутри разливается спокойствие, помноженное на заинтересованность, что заставляет склонить голову на бок, рассыпая рыжие кудри по плечам.